Волшебные зеркала «Тильды».

В январе можно утонуть. Выпить снега, дождя, ветра, закусить горячим кофе  где-нибудь в столичном кафе и умереть.

Увидеть себя вдруг в другом, возможно, волшебном зеркале, ощутить, как холод звенит в карманах, а слова режут вены и заливают прозой пол под твоим почти невесомым телом.

Я листаю «Тильду» и вспоминаю  свои тринадцать, а потом пятнадцать, а затем и те  двадцать лет.  Вспоминаю время, когда не повзрослела, когда  не глотнула ещё свой взрослый январь, не полоснула словами по венам и не глотнула обжигающие строки ветра.

Не пропиталась городом, кофе, самбукой, улицами, разговорами. Сборами в квартирах под гитару, под песни, вино в пластиковых стаканчиках. 

Думала, что мне надо было полюбить его с первой минуты, с первого глотка кофе в Coffee Inn, с первого шага по площади, с первой капли дождя, с первой улицы, которая привела меня к выходу.  Но я не полюбила.
Я уходила всё дальше, сливалась с бесконечностью улиц, времени, плутала среди домов, болтала ногами на скамейке в чистых уютных двориках,  щурилась от  внезапной яркой весны  (всего на полчасика). Знакомилась с небом, то невероятно голубым, то вдруг хмурым, отяжелевшем, зимним. Слушала, как в ушах шумит море.  Будто совсем рядом, за площадью, надо только сделать шаг и оказаться на мокром пляжном песке, глянуть в туманную  бескрайность и почувствовать, как от ветра лопаются барабанные перепонки. 

Двадцать – это возраст  взрыва.
Море заливает пляж и прибрежные домики.  Небо исполосовано радугой  и словами. Можно собирать по одной букве и писать стихи прямо на песке.
И я пишу.
Вспоминаю, как вода слизывает написанное, а руки дрожат то ли от боли, то ли от внезапного страха. Потому что всё пройденное – это твой состав крови. Можно менять местами слова, действующие лица, погоду, страну, город, но состав крови останется прежним.
Потому что память – это навсегда.
Я листаю книгу и спотыкаюсь о каждую запятую и точку. Как будто читаю о себе. О той, не взрослой, тринадцатилетней, пятнадцатилетней, двадцатилетней. Чужой и родной.
Это в крови.
Это уже давно въелось, вцепилось, срослось. Намертво. Наглухо. Навечно.
Можно сколько угодно ждать, прятать себя, тетради, ветер.
 С годами счастье становится всё теснее, ближе, можно даже коснуться его ненароком  и не заметить. Счастье наполняет дом молчанием, онемением и окаменением. Вещи вдруг застывают, перестают отзываться на стук, звук, эхо. Они будто рассыпаются в руках, изъеденные насекомыми, трухлявые, старые, потерявшие важность и нужность.
Но утром я еду и  покупаю билеты. В город, в прошлое.
- привет, Диана Арбенина! 

Быстрая люмьеровская пленка сверкает царапинами на  стене поезда: не спалось, не ждалось, только утренний озноб по спине, сколько не кутайся в одеяло. 
- знаешь, ведь всё дело в зеркалах, да? Когда катастрофически не хватает тебя, боли, нежности.  Января. Пусть случайного, пусть давным-давно прожитого. Сказочного, волшебного.
Когда всё по-другому, когда всё иначе. Когда в -25 градусов не холодно, а, наоборот, слишком жарко, когда пальто не застёгивается, а шарф не заматывается и вязаная шапка давно потеряна где-то в ночном троллейбусе.
Когда длинная чёлка падает на глаза, а ты её не смахиваешь, а так и смотришь на мир одним глазом, как циклоп. Даже не плачешь, не размазываешь сопли и мамину помаду по щёкам, а так и стоишь – не холодно, не жарко, не душно – посреди одинокой остановки где-то в центре города.
Куришь, давишься дымом. Зимой, ветром. Ждёшь, когда всё закончится, когда вырастешь, наконец, когда поймёшь, догадаешься, вздохнёшь спокойно.  Но пока только время - зима. Вросла в кожу, стучит в висках сердцем и снегом, подвывает метелью, втаптывается в заснеженный асфальт.
- знаешь, я всё ещё не выросла, как и ты.  Слишком долго, слишком больно, слишком отчаянно.
Пахну самбукой, улицами, городом. Я ещё на одну зиму ближе к себе.
Это в крови.
Это навсегда.
- веришь?...