Качели (в память о пропавшем кролике)

Солнце поднимается.

Большой  шар медленно приближается из- за горизонта. Он напоминает  красный мяч, который  забыли во дворе дети. Мяч катится по серому полотну неба  и почти падает в шероховатость  туч.

 Быть без Бога. Хотя бы сутки. Черкануть ему несколько слов на листочке в клеточку, сложить его  самолетиком и бросить в окно.

Подоспевший ветер  унесет его вглубь двора, а утренний почтальон доставит по адресату.

Ведь надо только набраться смелости и нажать на кнопку звонка. Бог откроет, он всегда открывает.

Старые качели во дворе охрипнут от скрипа.

Не знаю, помнишь ли ты их? Кажется, кто-то подрезал им крылья. Перья осыпались и заляпали кровью осеннюю траву на газоне.

Ты знаешь, ночь не наступит. Это последние часы безбожья. Потому что  где- то  на обезьяньем мосту уже начнется рассвет, и солнце выкатится из- за горизонта большим красным мячом. Тем самым, который забыли дети. Как и  тот день, которого не было.

Никогда.

Были лишь индийские танцовщицы на  страницах настольного календаря. Танцовщицы в разноцветных сари на каждой странице месяца. Танцовщицы звенели браслетами и подмигивали удивительными черными глазами.

Но этого дня было.

Ведь давным- давно я  зализала раны..

- Я просто болею, - просиплю ранним утром.

-  Чем?

- Качелями.

Крылатой доской, которую отец любовно покрасил в синий цвет.

- Но у нас еще есть клоун! - опомнишься, остановишь за локоть, глянешь с надеждой. – Помнишь, старый клоун в шляпе? 

Мы повесили его на  летней кухне. Под самым потолком, прилепили пластилином, чтобы случайно  не оборвалась петелька на воротнике  красного костюма.

- И ты сшила ему пальто: боялась, что зимой ему станет холодно.

А ночью из шляпы выпрыгивали кролики. Маленькие пушистые белохвосты.

Грызли морковку и хрустели капустными листами.

А потом играли на флейте.

- Ты слишком рано сдался! – скажу потом. – Так рано, что не закончил качаться. Спрыгнул слишком рано. Потерял волшебную шляпу, из которой по ночам выпрыгивали кролики.

Я так долго искала ее на месте уехавшего цирка.

Бродила по ночам с фонариком.

И звала.

Шляпа была старой, с оборванными выцветшими полями.

Старая грязная шляпа.

- Да выбросили ее! - скажешь вечером. – Или бомж какой- нибудь подобрал. Бомж в волшебной шляпе... Повезло.

Потому что наступала осень, и качели охрипли от вечного скрипа.

Кажется, ветер прыгает на них по ночам и раскачивается, чтобы взлететь ещё выше. Спрыгнуть на ходу, прямо в окно, на подоконник.

- Останься! – скажу. – Я ведь умею любить ветер. Ловить его прикосновения, ощущать в себе его движение и запах.

Запах ветра.

Нас всегда было двое.

Даже тогда, когда мы не знали, куда идем и чьи знамена несем на парадах.

Всегда.

Снег набивался в сапоги, а  пальцы ломали спички. 

Успеть.

Успеть до рассвета, до того, как первый луч покажется над крышами многоэтажек.

Успеть.

Пересчитать мозаику осенних звезд.

Успеть оглянуться и успеть простить.

Нарезать лимон кружочками и заварить чай.

Успеть усесться под небом.

Совсем невысоко. Только лестницу приставить. Упереться в воздушную перину облаков, свесить ноги.

- Так как живется Вам с другою? –  взлетев, загляну в распахнутое окно. – Живется ли?

Каждое утро, как хадж по святым местам.

Щелчок.

В прицеле целый ряд бесконечных плюшевых мишек.

Мишки расползаются по полкам, пыхтя, взбираются на стулья, чинно рассаживаясь в первом ряду.

Последняя минута без Бога.

Ты протягиваешь патрон.

- Не надо!- смеюсь. – Меня же вчера убили.

И, зажимая рану, прижимаюсь к прикладу, чтобы утро наполнило меня запахом моря.

Окатило с ног до головы, чтобы, вынырнув и отдышавшись, увидела лишь бескрайность летящих волн и старую шляпу, из которой выпрыгнут кролики.