Автопортрет

Я кажусь  себе кошкой на подоконнике. Той, с которой мы сидим на подоконнике спинами, не дышим почти, переговариваемся шепотом, как в детстве, будто боимся разбудить кого-то. Слушаем, как позвякивает колокольчик на колпаке, когда ты поворачиваешь голову к окну и смотришь на улицу. Вглядываешься в какую-то далекую, мне невидимую точку, напрягаешься, вытягиваешь голову, прижимаешься теплым мягким боком. И я тоже вижу, как по двору идет декабрь, как тащит по снегу большой неуклюжий чемодан, как оглядывается на наши окна и машет нам варежкой, то ли здороваясь, то ли прощаясь. Зажмуриваешься, и я зажмуриваюсь вместе с тобой.Как когда-то.
 Очень давно, когда мама подарила мне кошку - копилку. Глиняную кошку, с разноцветными полосами по спине.Кошка смотрела на меня с подоконника большими желтыми глазами и позвякивала первыми монетами.Иногда я поворачивала еë к окну, за которым шумела улица. Кошка настороженно оглядывала веселых прохожих, суетящихся у городской ëлки, мне казалось даже, что она потягивалась, сворачивалась потом калачиком и засыпала мгновенно, смешно укрываясь глиняным хвостом.

- Вот увидишь – говорила я, садясь рядом. – Скоро дед принесет ëлку и нам. Новый год же! Мы с бабушкой будем ее украшать. Ты видела ëлку?

Кошка лениво приоткрывала один глаз, удивленно смотрела на меня и зевала.

Дед привозил ëлку из леса на санях. Вносил в зал большую, пахнущую хвоей и зимой, что даже бабушка, выглядывая из кухни, всплескивала руками:

- Jaka ładna! Надо же!

Полдня дед топтался в зале, устанавливая ее: оглядывал со всех сторон, подрезал нижние ветки, гладил зеленые иглистые лапы, даже шептал что-то, как заклинания. И ëлка оживала, расправляла спину, стояла от пола до потолка, поглядывая на нас сверху.

А мы с бабушкой, наконец-то, доставали с антресолей заветные коробки с игрушками. Сначала, устроившись за столом, сортировали: игрушки-дома, рыбки, сказочные герои, птицы, сосульки, шары, бусы, мои любимые ватные куклы, сшитые бабушкой давным-давно, еще, когда меня не было. Удивительные стеклянные грецкие орехи, ребристые снежинки, фонарики, мельницы.

- Целая эпоха,- говорил дед, пыхтя трубкой.

Но мы с бабушкой, приставив стул, уже ловко вешали на мохнатые лапы стеклянных хоккеистов и циркачей. Я аккуратно подносила бабушке то мельницу, то фонарики, то бусы. А бабушка пела, напевала вполголоса, как будто не хотела, чтобы еë услышали. Но я все равно слышала, слушала еë тихий голос, и повторяла про себя, будто запоминала.
 А потом пили чай. С маковым пирогом - столистником.

Кошка чинно садилась мне на колени и тоже получала свою пластмассовую чашку и блюдце с вкуснейшим праздничным пирогом.

- Скоро мама приедет - шептала я. – Бабушка всегда пирог к ее приезду печет. Мама приедет, вот увидишь.

Мне даже казалось, что она вот-вот войдет в сени, хлопнет дверью, отряхнет снег с сапог. Как раньше. Как всегда.

- Просто она всегда опаздывает, и еë посылка с мандаринами и конфетами приходит раньше,- оправдывалась я. - Она опаздывает, потому что у неë много работы. Потому что опаздывает поезд, и она долго идет пешком от станции, и иногда дед едет ее встречать. Она опаздывает.

Кошка понимающе жмется ко мне, трется лбом о мою шерстяную кофту.

А потом мымы не стало. В одну ночь, в один миг.

- Эльжбета наша умерла,- дед выдавил это из себя, выжал, выстонал, выхрипел.

И тогда бабушка застонала. Протяжно и страшно, как раненый зверь.Закричала. Забилась.

А я зажмурилась всего лишь на одно мгновение. Взобралась на подоконник, всматриваясь в причудливые морозные узоры. В мохнатые ветки, в высокие мосты, в сугробы.

Кошка упала.

Спрыгнула на пол почти неслышно. Оглянулась, глянув огромными глазами - блюдцами.

Рассыпалась, звякнув своими первыми монетами. А я неуклюже наступила на них босой ногой.

Я кажусь себе этой кошкой, склеенной потом, сложенной второпях, забытой, заброшенной, но всё ещё весело посматривающей на меня из коробки на антресолях, когда я провожу генеральную уборку.

Мы сидим затем на подоконнике спинами, не дышим почти, переговариваемся шепотом, как в детстве, будто боимся разбудить кого-то. Слушаем, как позвякивает колокольчик на колпаке, когда ты поворачиваешь голову к окну и смотришь на улицу. Вглядываешься в какую-то далекую, мне невидимую точку, напрягаешься, вытягиваешь голову, прижимаешься теплым мягким боком.