На этой фотографии осени
на двадцать лет меньше, как и мне.
Только ветер все так же плюется листьями, рвет шапки, капюшоны, зонты.
Размазывает дождь по стеклам троллейбусов и маршруток. Тащит за руку под мост,
к реке. Упоительно дышит в губы, на ухо, растирает озябшие руки. Вопросительно
смотрит, ждет, чтоб вдруг рвануть с новой силой, запрыгнуть под куртку,
откинуть капюшон. Вызывающе засмеяться потом, застонать даже, затопать ногами,
как избалованный ребенок.
Как двадцать лет назад. Всего лишь двадцать. Кажется, это так много, а, может быть, и слишком мало.
Почти как, запыхавшись, взбежать по лестнице, нажать на кнопку звонка и
затаиться.
Исчезнуть в осени, в листьях, в хмуром небе, среди облаков-кораблей.
Упасть. Утонуть снова. Сверкнуть
звездами, каплями, огнями. Остаться мелом, охрой, бронзой. Диптихом отзвенеть
(нечаянно) где-нибудь под башней.
Увидеть (во сне почти), как собор идет трещинами, как от него отваливаются
обломки, катятся по площади, проваливаются в ямы. Вместе с людьми, в которых
отражаются надписи, слова, разговоры.
Целая летопись.
Отдается потом эхом или
гитарой.
Через час и двадцать пять минут без Бога.
И на оконных решетках узлами веревки-простыни, под головами набитые
рюкзаки, пустые комнаты.
И я.
И тот, кто протянет мне фонарь в
темноте.
Маленькой, детской почти рукой.
А ведь он всегда был здесь,
всегда ждал, когда понадобится, когда позову, почти неслышно, чуть шевеля
губами. Всмотрюсь в темноту, в людей, в город.
- Знаешь, как хорошо, что ты
есть! – скажу чуть слышно.
- Хорошо, потому что ты есть,-
ответит.
И вздрагивающее небо подплывёт совсем близко. Придвинется серым, утренним, накроет золотистые
головы берез. А тучи, угрюмо
морщась, растекутся по нему бледными полосами.
Я услышу, как дышишь.
Как прямо подо мной бьется твое сердце, и я боюсь пошевелиться, чтобы
не вспугнуть и не потушить
свет…
Комментариев нет:
Отправить комментарий